Дэвид отставил пустую чашку и медленно, с грацией пантеры поднялся. Он протянул руку и отвесил вежливый поклон. Эмма смотрела на него в немом изумлении.
– Поскольку в нашем распоряжении только этот танцевальный зал, – сказал Дэвид, – позвольте, миссис Каррингтон, пригласить вас на вальс.
Расхохотавшись, Эмма сделала реверанс и приняла протянутую руку:
– Сочту за честь, сэр Дэвид.
Он обнял ее за талию и, напевая мелодию вальса, закружил по комнате. Они, смеясь, кружились все быстрее и быстрее. Эмма крепко обняла Дэвида, чтобы не упасть.
– Никогда так не вальсировала! – воскликнула она.
В ответ он закружил ее еще быстрее, и вдруг оба замерли на месте. Смех утих, они смотрели в глаза друг другу. Комнату окрасили закатные лучи солнца.
Эмма протянула руку и коснулась лица Дэвида. Ее пальцы скользнули по его скулам. Он был для нее загадкой, она никак не могла понять его. Он сдержан, замкнут, а в следующее мгновение ближе Эмме, чем кто бы то ни было. В его объятиях она чувствовала себя в полной безопасности, а минуту спустя от одного его слова мир рушился вокруг нее.
Она провела пальцами по его губам, и он улыбнулся.
– Эмма… – прошептал он и сделал то, о чем она так мечтала, – поцеловал ее.
Эмма поднялась на цыпочки и обвила его шею, чтобы не упасть. Чтобы он не мог оставить ее. Его руки крепко обхватили ее за талию.
Они словно созданы друг для друга, подумала Эмма. Их губы, руки, тела. Эмма раскрыла губы и почувствовала, как кончик его языка ласкает их. Прикосновения были легкими, словно крылья бабочки, но от этого поцелуя в Эмме вспыхнуло желание.
Дэвид прижал ее к стене, его руки скользнули по ее плечам, мягкому изгибу шеи, по груди, прикрытой муслиновым корсажем. Его смелость поразила Эмму, и в то же время ей было невыразимо приятно ощущать его прикосновения. Казалось, Дэвид в точности знает, как доставить ей удовольствие. Эмма застонала, по ее телу пробежала дрожь. Ее словно одновременно согревали лучи солнца и осыпал снег.
Это ужасно, подумала она. Ужасно и одновременно прекрасно. Эмма знала, что не должна этого делать, но остановиться не могла.
Сквозь морок желания она услышала, как Дэвид шепчет ее имя.
– Эмма, Эмма, – говорил он, словно охваченный болью, – что вы со мной делаете…
Что она делает с ним? Одно его присутствие переворачивало ее мир. Эмма не знала как и почему.
Она почувствовала, как его пальцы скользнули по краю ее корсажа, лаская нежную шелковистую кожу груди. Эмма прижалась к нему, желая продлить эти сладостные минуты. Она хотела, чтобы он касался ее снова и снова. Она так долго была одна, а теперь опять чувствовала себя живой.
Благодаря Дэвиду.
Эмма оперлась на стену и закрыла глаза, ей не хотелось сейчас ни о чем думать, только чувствовать, как он прикасается к ней. Его тепло, чуть грубоватые пальцы – все было ново и удивительно.
Склонив голову, Дэвид запечатлел горячий поцелуй на ее нежной шее. Потом его губы скользнули ниже, к ключице, груди, полускрытой тонким муслином.
Кончик его языка дразняще коснулся груди у самого выреза корсажа, а пальцы едва не дотронулись до напряженного соска под тканью. Прикосновение было едва заметным, но Эмма чуть не вскрикнула. Она чувствовала, как напряжен Дэвид и как сильно его желание. Она зарылась пальцами в его густые шелковистые волосы, едва не теряя сознание от охватившего ее возбуждения.
Дэвид чуть заметно отстранился, и туман в голове Эммы начал рассеиваться. Его губы оторвались от ее губ, сила объятий ослабла, он уронил голову ей на плечо. Их разгоряченное дыхание смешалось, и Эмме показалось, что в наступившей тишине она слышит стук его сердца.
Дрожащей рукой она погладила его по растрепанным волосам. Ей хотелось кричать во весь голос от желания, что зрело в ней, желания, которому не было выхода. Новая жизнь, новое начало. Совершенные ею ошибки сделали это невозможным.
– О, Эмма, – хрипло прошептал он, – что ты со мной делаешь? Что происходит?
Эмма вздохнула.
– Не знаю, – сказала она и прижалась к Дэвиду, боясь, что эти драгоценные минуты – все, что останется ей, когда он уйдет.
Дэвид опустил руки, Эмма отвернулась и пригладила платье. Она глубоко вздохнула, потом еще и еще раз, пока не почувствовала, что ее трепет стихает. Мысли все еще путались, но, по крайней мере, она уверенно стояла на ногах.
Дэвид уперся кулаками в стену, склонив голову. Видно было, что в нем идет какая-то внутренняя борьба, и Эмма не могла отделаться от ощущения, что он воздвигает между ними толстую каменную стену. Как двое могут быть так близки, а через мгновение стать совсем чужими друг другу? Ей страстно хотелось знать, о чем он думает, хотелось, чтобы он заключил ее в объятия и сказал, что все будет хорошо.
Эмма смущенно посмотрела на Дэвида. Он выпрямился, снова вернувшись под защиту своей сдержанности и гордости. Одернув сюртук, он пригладил волосы.
– Эмма, я… – начал он, и в его голосе звучала печаль.
– Нет, Дэвид, пожалуйста, – силясь улыбнуться, сказала Эмма. Главное, не заплакать. – Не говори, что ты сожалеешь. Лучше бы я не открывала это вино. У меня от него всегда кружится голова…
– Дело не только в вине, – пробормотал он.
– Нет… не только…
Эмма покачала головой.
– Надеюсь, мое поведение не даст вам повода отказаться от уроков с Беатрис, – сказал Дэвид.
Эмма изумленно посмотрела на него. Она думала, что это Дэвид не захочет, чтобы Эмма общалась с его дочерью, только не теперь, когда она вела себя так… несдержанно.
– Разумеется, нет.
– Спасибо, – ответил он. Его голос все еще был напряжен, будто он с трудом сдерживал обуревавшие его эмоции.